Женя Ли
Проникающий в сны
I. ВИКТОР. СОН ИЛИ ЖИЗНЬ
Должно быть, я единственный человек на свете, для которого звонок будильника — звук приятный и желанный. Глас реальности. Зов жизни. Однажды он не прозвучал — батарейки «сели». И я проспал почти трое суток, очнувшись лишь от удара по щеке. Я открыл глаза и увидел над собой взволнованное лицо Джеффри, моего крёстного:
— Извини. Я звал тебя и тряс — не помогало. Так что, пришлось…
— Который час? — я сонно огляделся: за окном было сумрачно.
— Уже семь. Семь часов вечера.
— Вечера?! — я сел в кровати.
— Я звонил тебе несколько раз. Но ты не отвечал, — Джеффри обеспокоенно смотрел на меня.
— Странно, я не слышал звонка.
— Ничего странного: твой телефон лежит внизу, в мастерской. Так что, ты не зря отдал мне запасные ключи, — крестный осторожно присел рядом.
— Да уж, — я рассеянно моргал, пытаясь сбросить остатки сна.
— Как ты? — Джеффри пытался прочесть ответ на моем лице. И, похоже, увиденное его не радовало.
— В порядке. Дай мне пару минут.
Голова кружилась. Во рту пересохло. И другие естественные потребности тоже напомнили о себе.
— Прости, Джеффри, я сейчас.
Но встав с кровати и сделав шаг, я пошатнулся — ноги едва держали.
Джеффри закинул мою руку себе на плечи и, придерживая меня, сказал:
— Пойдём. Я помогу.
Доковыляв так до туалета, я буркнул:
— Дальше я сам, — и уединился за дверью. А когда вышел — Джеффри ждал со стаканом воды:
— Держи.
Я почти залпом осушил стакан — и почувствовал себя лучше.
— Или ты болен, или… — его карие глаза внимательно смотрели на меня.
— Или что?
— Когда ты последний раз ел и пил?
— Вечером накануне. Я устал и лёг спать почти сразу после того, как ты ушёл.
— Я ушёл? Это было во вторник, — Джеффри потрясенно развел руками.
— Да. А сегодня…
— Вечер пятницы!
Я рассеянно заморгал:
— Не может быть.
— Но это так. Пойдём, я приготовлю тебе что-нибудь поесть, — Джеффри чуть улыбнулся и положил руку мне на плечо. В его голосе было столько мягкой заботы, что я почувствовал себя признательным и виноватым. И улыбнулся в ответ:
— Спасибо. Только умоюсь сначала.
— А ноги как, держат?
Я сделал шаг-другой по направлению к ванной:
— Вполне.
Крёстный кивнул и отправился на кухню.
Я плеснул в лицо воды. Вот как, значит — проспал три дня и не заметил. А если бы Джеффри не разбудил меня? Конечно, это маловероятно — или он, или Оливер обязательно бы устроили розыски, куда я пропал. Но всё же? Я так и спал бы — пока не умер от истощения?
Я ненавидел сны и при этом не хотел просыпаться. Во снах я был царь и бог. Я мог сотворить себе любой мир; вернуть тех, кто ушел. Создавать иллюзии. Но они разбивались, едва я просыпался и возвращался в реальность. Всё такой же одинокий и беспомощный. Я мог найти любовь во сне, быть счастливым. Но единственная возможность продлить это счастье — не просыпаться. Спать вечно. Что значило умереть. Но умереть счастливым.
Была и другая причина. Стоило мне расслабиться и перестать контролировать видения — в мой мир вторгались сны других людей. Все их нелепые или кошмарные образы. Я не хотел видеть чужие кошмары — мне хватало своих. И я смотрел эти сны словно зритель, не желая вмешиваться. Но когда кошмары видят дети… Я не мог оставить их один на один с ужасом и болью. Утешал и успокаивал, как мог. И создавал для них маленькое чудо. Хотя бы во сне.
Взрослые должны сами справляться со своими кошмарами. Хотя и в таких случаях я редко оставался равнодушным. И потому ненавидел сны. Я считал этот проклятый дар причиной гибели нашей семьи.
И всё же, умирать мне не хотелось — хотя бы потому, что я знал: двух близких мне людей это бы очень расстроило. Один из них ждал меня на кухне и, судя по запаху, жарил тосты с сыром. Я машинально взглянул в зеркало: оттуда встревоженными тёмными глазами на меня смотрел кто-то лохматый и бледный. Наверное, это я. Утёршись полотенцем и пригладив волосы рукой, я вышел из ванной.
— Выглядишь уже лучше, — Джеффри, полуобернувшись от плиты, улыбнулся мне и помахал лопаточкой, — Делаю тебе омлет с гренками и сыром, если ты не против.
— Совсем не против, — я улыбнулся в ответ, — но не знал, что ты умеешь готовить.
Непривычно было видеть крёстного, джентльмена и аристократа, в фартуке и со сковородкой в руках — хотя держал он её вполне уверенно.
Джеффри рассмеялся:
— Не особо умею, на самом деле. Но надеюсь, что получится съедобно.
Я хмыкнул:
— Готов съесть в любом случае — просто умираю от голода.
— Кстати… о голоде… и прочем, — Джеффри положил омлет на тарелку и поставил передо мной, — Ты не собирался просыпаться? — он смотрел на меня чуть исподлобья, снова пытаясь читать по моему лицу.
— Конечно, собирался! — хотя я не был в этом так уверен, — Наверное, что-то случилось с будильником.
Крёстный молча смотрел на меня.
— Джеффри… я… у меня и в мыслях нет умирать. Да и спать вечно тоже — я ненавижу сны! Я их ненавижу, — закусив губу, я уставился на тарелку с едой, пытаясь успокоиться.
Я ненавидел сны за то, что обречён скитаться по ним. Но просыпаться не всегда хотел: иногда жизнь казалась мне еще более кошмарным сном.
Почувствовав руку Джеффри на своём плече, я поднял глаза.
— Прости. Я беспокоюсь за тебя, ты знаешь, — крестный смотрел на меня так… как отец смотрел когда-то. Когда просил быть осторожным.
— Я знаю. И обещаю проверять будильник прежде чем ложиться спать. Я даже два буду ставить — если хочешь.
Джеффри улыбнулся:
— Я могу звонить тебе и будить.
— Если тебе делать больше нечего…
— Так мне было бы спокойней.
— Я буду рад. Я всегда рад слышать тебя, — и это было правдой.
— Надо же. Я ещё не надоел? — Джеффри рассмеялся.
Я фыркнул:
— И не надоешь.
— Надеюсь, — Джеффри мягко улыбнулся. Но во взгляде его всё еще сквозило беспокойство и сомнение. И потому я со всей убедительностью сказал:
— Всё хорошо, Джеффри. Всё просто отлично.
Он хотел ещё что-то сказать, но промолчал. Сел рядом за стол и, кивнув в сторону тарелки, произнёс:
— Лучше съешь, пока инеем не покрылось. Поговорить и потом можно.
Я кивнул и принялся за
